![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
falcrumПродолжение цикла пропитано такой мощью КейДжиБи, что просто непонятно, как это все полимеры...
«Сволочи!
С мрачным выражением лица я восседал в миниатюрном вагончике детского поезда и, покачиваясь на поворотах, старался не смотреть в сторону своих новоявленных "родителей". Там весело махали руками, жизнерадостно ржали и пытались до меня докричаться. Хорошо, что "Чунга-чанга" гремела на весь парк.
Господи! Родите меня обратно!
Как хорошо, что всего этого не видела сейчас наша дворовая братва!
На меня напялили куцее демисезонное пальтишко перечного цвета, коротенькие, до колена шерстяные штанишки поверх теплых детских колготок (!) и дурацкий коричневый берет. Обут я был в безобразного вида боты с веселенькими желтыми калошами.
Но квинтэссенцией вопиющего глумления над ребенком оказались массивные очки в толстенной роговой оправе, от которых, казалось, переносица прогибалась с легким похрустыванием. Стекол без диоптрий ("с дымком") в наличии не оказалось, поэтому через толстые выпуклые линзы на мир я смотрел огромными глазами придушенного лемура, на которого случайно присел мишка-коала.
Действительность через такие линзы расплывалась мутным маревом.
Плюс эти идиоты!
– ...Не тормози... стоп-кран... чаек у проводницы... плацкарту не уступай... – прорвалось сквозь "Чунга-чангу" со стороны веселящейся "родни".
"Жуй бананы, – мрачно подумал я, – дождемся моего хода. По плану дальше – детские капризы. Сольная партия. Вот где вам стоп-кран не помешает!"
И вообще! Конспираторы хреновы. Где это видано, чтобы папа с мамой так азартно глумились над собственным дитятей, столь любовно и нарядно одетым. Да при всей честной публике!
Никакой дисциплины в группе.
Размалеванный аляповатыми цветочками паровозик остановился, вагончик дернулся, и я чуть не клюнул очками свои собственные колени, маячащие у самого лица. Состав прибыл на конечную станцию. Наконец-то! Кряхтя, я выцарапался из этой детской душегубки.
– Гошенька! А мы тебе шарики купили, – продолжала резвиться Ирина, – смотри, этот с зайчиком, а этот с ежиком. Тебе какой нравится?
– Нравится, – непоследовательно буркнул я, вырывая из ее ладони нитки с чертовыми шарами.
Последний штрих к образу моего персонажа был сделан изуверски точно.»
Меня первые классов семь заставляли писа́ть в школе исключительно чернильной ручкой, но уже «заправляющейся» - вот этого я, к счастью, не застал:
«В нетерпении Тоха пинал портфель то одним, то другим коленом. А ведь там должна быть чернильница! Так называемая "непроливайка", которая чудесным образом почти всегда проливается на учебники и тетради. Особенно если пинать вот так.»
А мы уже́ вокруг по́яса вязали:
«Ирина перестала возиться с безнадежно порванной курткой, просто сняла ее и повязала рукавами вокруг шеи – тоже одна из модных фишек студентов этих лет.»
Не, конечно, красиво вот так «прикинуться ветошью», но...
«Расскажу, как это работает на практике. В базовом, так сказать, примитивном варианте. До такой степени примитивном, что дня три потом пришлось ходить с красным и опухшим ухом.
Все элементарно.
Сначала в гримерке у Хейфеца я взял напрокат ярко-пунцовое махровое полотенце и похвастался перед Ириной своим приобретением. В тех же театральных кладовых нашел холщовые штаны и рубаху цветом пыльной дерюги. Плюс тряпицу того же цвета, из которой наспех соорудил "балаклаву" себе на голову.
А дальше все было просто.
Я приоткрыл один из шкафчиков в спортзале и повесил на дверцу полотенце. Соорудил на самом видном месте, научно говоря, "гомогенное пятно маскера". Человеческим языком – отвлекающий фактор. Сам облачился в дерюгу, нацепил "балаклаву" и встал между рядами, совершенно не таясь. По-научному – внедрил "стимул" во вторичную среду "маскера". Там я превратился в соляной столп, и как результат – стал свидетелем того, как Ирина после душа беззаботно вытирает свое чудесное тело моим, между прочим, полотенцем (тем самым "гомогенным пятном"), наивно полагая, что мужской части нашей команды на этот момент в спортзале нет. А ведь я даже не прятался! Стоял метрах в трех и не дышал.
Будем считать, что от восхищения.
А минуты через три я сделал объекту наблюдения деликатное замечание по поводу наличия легкого жирка на бедрах.
Потом летал по всему спортзалу.
Разъяренная фурия, которая даже не озаботилась прикрыть свой срам, страстно вожделела добраться до моего тела.
До уха все же добралась...»
С удивлением узнал, что такие ещё вполне в строю:
«"Прекрасным" этот кораблик, извиняюсь, судно, назвать можно было бы с огромным преувеличением.
Кстати, именно "судно", с далеко идущими медицинскими ассоциациями, этому созданию больше всего и подходило. Нам представили для восхищения что-то мелкое, ржавое, с подозрительными потеками на корпусе, с каким-то деревянным хламом на верхней палубе, с рубкой, наполовину затянутой истрепанной брезентухой, и... даже без названия. Так, намалеваны были на борту краской какие-то цифры, и все. Ни тебе "Стремительный", ни тебе "Маневренный", ни даже какая-нибудь "Звездочка" или "Дельфин" – только суровое "РС-300 № 97", и все.»
Сюжетный ход с отрицательным попаданцем вообще разочаровал - так что не уверен, что буду изучать и дальше...
«Сволочи!
С мрачным выражением лица я восседал в миниатюрном вагончике детского поезда и, покачиваясь на поворотах, старался не смотреть в сторону своих новоявленных "родителей". Там весело махали руками, жизнерадостно ржали и пытались до меня докричаться. Хорошо, что "Чунга-чанга" гремела на весь парк.
Господи! Родите меня обратно!
Как хорошо, что всего этого не видела сейчас наша дворовая братва!
На меня напялили куцее демисезонное пальтишко перечного цвета, коротенькие, до колена шерстяные штанишки поверх теплых детских колготок (!) и дурацкий коричневый берет. Обут я был в безобразного вида боты с веселенькими желтыми калошами.
Но квинтэссенцией вопиющего глумления над ребенком оказались массивные очки в толстенной роговой оправе, от которых, казалось, переносица прогибалась с легким похрустыванием. Стекол без диоптрий ("с дымком") в наличии не оказалось, поэтому через толстые выпуклые линзы на мир я смотрел огромными глазами придушенного лемура, на которого случайно присел мишка-коала.
Действительность через такие линзы расплывалась мутным маревом.
Плюс эти идиоты!
– ...Не тормози... стоп-кран... чаек у проводницы... плацкарту не уступай... – прорвалось сквозь "Чунга-чангу" со стороны веселящейся "родни".
"Жуй бананы, – мрачно подумал я, – дождемся моего хода. По плану дальше – детские капризы. Сольная партия. Вот где вам стоп-кран не помешает!"
И вообще! Конспираторы хреновы. Где это видано, чтобы папа с мамой так азартно глумились над собственным дитятей, столь любовно и нарядно одетым. Да при всей честной публике!
Никакой дисциплины в группе.
Размалеванный аляповатыми цветочками паровозик остановился, вагончик дернулся, и я чуть не клюнул очками свои собственные колени, маячащие у самого лица. Состав прибыл на конечную станцию. Наконец-то! Кряхтя, я выцарапался из этой детской душегубки.
– Гошенька! А мы тебе шарики купили, – продолжала резвиться Ирина, – смотри, этот с зайчиком, а этот с ежиком. Тебе какой нравится?
– Нравится, – непоследовательно буркнул я, вырывая из ее ладони нитки с чертовыми шарами.
Последний штрих к образу моего персонажа был сделан изуверски точно.»
Меня первые классов семь заставляли писа́ть в школе исключительно чернильной ручкой, но уже «заправляющейся» - вот этого я, к счастью, не застал:
«В нетерпении Тоха пинал портфель то одним, то другим коленом. А ведь там должна быть чернильница! Так называемая "непроливайка", которая чудесным образом почти всегда проливается на учебники и тетради. Особенно если пинать вот так.»
А мы уже́ вокруг по́яса вязали:
«Ирина перестала возиться с безнадежно порванной курткой, просто сняла ее и повязала рукавами вокруг шеи – тоже одна из модных фишек студентов этих лет.»
Не, конечно, красиво вот так «прикинуться ветошью», но...
«Расскажу, как это работает на практике. В базовом, так сказать, примитивном варианте. До такой степени примитивном, что дня три потом пришлось ходить с красным и опухшим ухом.
Все элементарно.
Сначала в гримерке у Хейфеца я взял напрокат ярко-пунцовое махровое полотенце и похвастался перед Ириной своим приобретением. В тех же театральных кладовых нашел холщовые штаны и рубаху цветом пыльной дерюги. Плюс тряпицу того же цвета, из которой наспех соорудил "балаклаву" себе на голову.
А дальше все было просто.
Я приоткрыл один из шкафчиков в спортзале и повесил на дверцу полотенце. Соорудил на самом видном месте, научно говоря, "гомогенное пятно маскера". Человеческим языком – отвлекающий фактор. Сам облачился в дерюгу, нацепил "балаклаву" и встал между рядами, совершенно не таясь. По-научному – внедрил "стимул" во вторичную среду "маскера". Там я превратился в соляной столп, и как результат – стал свидетелем того, как Ирина после душа беззаботно вытирает свое чудесное тело моим, между прочим, полотенцем (тем самым "гомогенным пятном"), наивно полагая, что мужской части нашей команды на этот момент в спортзале нет. А ведь я даже не прятался! Стоял метрах в трех и не дышал.
Будем считать, что от восхищения.
А минуты через три я сделал объекту наблюдения деликатное замечание по поводу наличия легкого жирка на бедрах.
Потом летал по всему спортзалу.
Разъяренная фурия, которая даже не озаботилась прикрыть свой срам, страстно вожделела добраться до моего тела.
До уха все же добралась...»
С удивлением узнал, что такие ещё вполне в строю:
«"Прекрасным" этот кораблик, извиняюсь, судно, назвать можно было бы с огромным преувеличением.
Кстати, именно "судно", с далеко идущими медицинскими ассоциациями, этому созданию больше всего и подходило. Нам представили для восхищения что-то мелкое, ржавое, с подозрительными потеками на корпусе, с каким-то деревянным хламом на верхней палубе, с рубкой, наполовину затянутой истрепанной брезентухой, и... даже без названия. Так, намалеваны были на борту краской какие-то цифры, и все. Ни тебе "Стремительный", ни тебе "Маневренный", ни даже какая-нибудь "Звездочка" или "Дельфин" – только суровое "РС-300 № 97", и все.»