![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
falcrumЗа этого автора я пытался взяться ещё года три назад, но всё руки не доходили - что ж, зато освоил сразу весь цикл. Роман (в общем смысле этого слова) про солдата (который от слова «сольдо»), выбившегося в дворяне. Из фантдопущений - в этой реальности есть ведьмы и оборотни, но особого влияния на сюжет они и не оказывают, так, скорее, фоном проходят:
«– И как тебе было в кавалерийской роте?
– Весело. Они там все воровали.
– Воровали? И что ж они воровали?
– Все, что только можно. Лошадей ставят на выпас, а фураж списывают. Коновалов вызывали каждый день. Как будто половина лошадей в роте больны.
– А они не болели?
– Конечно, болели, но не так часто, как приходили коновалы, и не так часто, как это оплачивал граф.
– Ха-ха-ха-ха, – засмеялся епископ. – Воровали! Какая прелесть!
– Прибавьте к этому перековку, которой не было, и ремонт сбруи, который был не нужен.
– Ты не только грамотный, ты еще и в лошадях разбираешься?
– У лейтенанта Брюнхвальда было четыре коня. У меня пятый. Четыре года ими занимался я.
– И что ж было дальше, ты пошел к графу и сказал, что его обворовывают?
– Нет, граф сам догадывался, а я не стал это отрицать.
– И что было дальше?
– В этот вечер меня пытались зарезать.
– Ах-ха-ха-ха, – снова засмеялся епископ. – Какая прелесть, люди не меняются, hoc est verum.
– Malum consilium, для нападавших, – произнес солдат, – к тому времени я уже многому научился у лейтенанта Брюнхвальда за четыре года непрерывных сражений.
Епископ перестал жевать, отложил ложку. Он едва мог скрыть удивление.
– Scitis lingua patrum nostrorum? – спросил он.
– In mensura facultatem, – ответил солдат.»
Эпоха примерно соответствует времени религиозных войн Европы пятнадцатого-шестнадцатого веков:
«А день потихоньку полз к закату. Настроение портилось, а тут вдруг конь тихонько всхрапнул. Солдат сразу осадил его и остановился.
– Ну, чего ты? Что почуял?
Конь покорно стоял, шевеля ушами. Солдат послушал, вгляделся вдаль, даже стянул с головы мокрый капюшон – ничего, только мокрый лес и дождь. Пустил коня шагом вперед. Он знал, что тот просто так храпеть не будет, это был добрый боевой конь. И тут до солдата долетел едва уловимый запах. Это был дым, тяжелый дым от сырых дров. Где-то неподалеку были люди. Только что это были за люди?
Солдат решил не спешить и, несмотря на непрекращающийся дождь, капюшон не надевал. В нем было плохо слышно. Проехав еще немного, он уже не сомневался, что кто-то хотел согреться в этом сыром лесу. А еще он почувствовал сладковатый и тошнотворный запах. Запах войны, который не сулил ничего хорошего. Поэтому солдат снял с луки седла шлем с подшлемником, надел его, затем вытащил меч и опустил его вниз, к ноге, под плащ. Он похлопал коня по шее и тихо сказал:
– Поехали тихонечко, и не вздумай храпеть. Если что, вернемся к порогам.
Но, проехав немного и приглядевшись, он понял, что возвращаться не придется. На развилке дороги стояла виселица с двумя повешенными, а в десяти шагах от нее дымил костер. У костра сидели два солдата. Нанизав на палки большие морковки, они их жарили. Именно этот сладкий запах жареной моркови солдат перепутал с вонью разлагающихся трупов.
Рядом, на треноге из палок, висел щит с гербом. Белое поле из верхнего угла в нижний – широкая голубая полоса. На полосе черная орлиная лапа. Солдат помнил сотню гербов и еще пару сотен мог узнать, но этого он никогда не видел. Герб успокоил его. Герб – это всегда порядок. Не останавливая коня, он вложил меч в ножны и снял шлем. Солдат был уверен, что перед ним не дезертиры и не мародеры. Ни те, ни другие никогда не будут носить чьих-либо гербов.»
А то вон одному королю оруженосец забрало шлема не закрепил - и убили на турнире:
«Они вышли из конюшни на улицу. Солдат снял тяжелый от воды плащ и кинул его на седло. На секунду задумался и вытащил из огромного холщевого мешка кирасу. Бригантину не стал брать – решил, что в кирасе будет спокойнее. Также он достал из мешка наплечники и наголенники и начал одеваться. Коннетабль не постеснялся выступить в роли оруженосца, с креплением лат он был хорошо знаком. Когда с застежками и ремнями было покончено, солдат надел подшлемник. Коннетабль протянул ему шлем.
– Нет, сначала горжет.
– Вы и его будете надевать?
– Буду, – ответил солдат. – Десять лет назад мой друг перед заступлением в дозор, где мы обычно спали, поленился надеть горжет, а еретики сделали вылазку – пустяшную, они просто проверяли, на месте ли мы, и драки почти не было, но был один удар копья, всего один.
– И вашему другу копье попало в горло?
– Нет, копье попало в наплечник и сломалось, а вот щепка от копья, небольшая щепка в мизинец толщиной, вошла в горло, а вышла из-под уха. Мы позвали лекаря, и он вытащил ее, но моего друга пришлось положить на живот, так как из горла все время шла кровь, а ночью он умер. – Солдат застегнул горжет, который закрыл горло и нижнюю челюсть. – А вот теперь шлем.»
Я не понял, что такое «сарацинская вода», но, судя по «двойной перегонке»... спирт?
«– Думаю, вы преуспели в медицине.
– Почему вы так думаете?
– К вашим годам вы сохранили все передние зубы и выглядите бодрым.
– Избегайте излишеств, сын мой. Не ешьте, когда не голодны, не пейте вина и пива допьяна. Ну, а зубы… Крепкая нитка, мел, мята и щетка. Ну, и сарацинская вода. Чистить два раза в день, и ваши зубы доживут до моих лет. Если, конечно, до моих дней доживете вы, что с вашей работой маловероятно.
– Приготовьте мне все это к следующему визиту, буду хранить зубы.»
Таких штрихов по тексту - масса, и это правильно:
«В книгах отцах Виталия был такой же порядок, как и в церкви. Они быстро нашли имена всех пропавших людей. Оказалось, что из девяти пропавших четверо были детьми, трое женщины, остальные были мужчины.
– Я знал этих мужей, – говорил поп. – Они были крепкие люди. Большое горе, большое горе.
– А исчезновение детей меньшее горе? – спросил солдат.
– Не меньшее, но исчезновение ребенка – это горе для семьи, а исчезновение мужа – это смерть для семьи.
Солдат молча согласился, кивнул.»
В общем, напоминает «Плохую войну, хорошую войну» Зубкова, но язык более тяжёлый. Любителям средневековых баталий можно изучать, а лично я о потраченном времени не пожалел.
«– И как тебе было в кавалерийской роте?
– Весело. Они там все воровали.
– Воровали? И что ж они воровали?
– Все, что только можно. Лошадей ставят на выпас, а фураж списывают. Коновалов вызывали каждый день. Как будто половина лошадей в роте больны.
– А они не болели?
– Конечно, болели, но не так часто, как приходили коновалы, и не так часто, как это оплачивал граф.
– Ха-ха-ха-ха, – засмеялся епископ. – Воровали! Какая прелесть!
– Прибавьте к этому перековку, которой не было, и ремонт сбруи, который был не нужен.
– Ты не только грамотный, ты еще и в лошадях разбираешься?
– У лейтенанта Брюнхвальда было четыре коня. У меня пятый. Четыре года ими занимался я.
– И что ж было дальше, ты пошел к графу и сказал, что его обворовывают?
– Нет, граф сам догадывался, а я не стал это отрицать.
– И что было дальше?
– В этот вечер меня пытались зарезать.
– Ах-ха-ха-ха, – снова засмеялся епископ. – Какая прелесть, люди не меняются, hoc est verum.
– Malum consilium, для нападавших, – произнес солдат, – к тому времени я уже многому научился у лейтенанта Брюнхвальда за четыре года непрерывных сражений.
Епископ перестал жевать, отложил ложку. Он едва мог скрыть удивление.
– Scitis lingua patrum nostrorum? – спросил он.
– In mensura facultatem, – ответил солдат.»
Эпоха примерно соответствует времени религиозных войн Европы пятнадцатого-шестнадцатого веков:
«А день потихоньку полз к закату. Настроение портилось, а тут вдруг конь тихонько всхрапнул. Солдат сразу осадил его и остановился.
– Ну, чего ты? Что почуял?
Конь покорно стоял, шевеля ушами. Солдат послушал, вгляделся вдаль, даже стянул с головы мокрый капюшон – ничего, только мокрый лес и дождь. Пустил коня шагом вперед. Он знал, что тот просто так храпеть не будет, это был добрый боевой конь. И тут до солдата долетел едва уловимый запах. Это был дым, тяжелый дым от сырых дров. Где-то неподалеку были люди. Только что это были за люди?
Солдат решил не спешить и, несмотря на непрекращающийся дождь, капюшон не надевал. В нем было плохо слышно. Проехав еще немного, он уже не сомневался, что кто-то хотел согреться в этом сыром лесу. А еще он почувствовал сладковатый и тошнотворный запах. Запах войны, который не сулил ничего хорошего. Поэтому солдат снял с луки седла шлем с подшлемником, надел его, затем вытащил меч и опустил его вниз, к ноге, под плащ. Он похлопал коня по шее и тихо сказал:
– Поехали тихонечко, и не вздумай храпеть. Если что, вернемся к порогам.
Но, проехав немного и приглядевшись, он понял, что возвращаться не придется. На развилке дороги стояла виселица с двумя повешенными, а в десяти шагах от нее дымил костер. У костра сидели два солдата. Нанизав на палки большие морковки, они их жарили. Именно этот сладкий запах жареной моркови солдат перепутал с вонью разлагающихся трупов.
Рядом, на треноге из палок, висел щит с гербом. Белое поле из верхнего угла в нижний – широкая голубая полоса. На полосе черная орлиная лапа. Солдат помнил сотню гербов и еще пару сотен мог узнать, но этого он никогда не видел. Герб успокоил его. Герб – это всегда порядок. Не останавливая коня, он вложил меч в ножны и снял шлем. Солдат был уверен, что перед ним не дезертиры и не мародеры. Ни те, ни другие никогда не будут носить чьих-либо гербов.»
А то вон одному королю оруженосец забрало шлема не закрепил - и убили на турнире:
«Они вышли из конюшни на улицу. Солдат снял тяжелый от воды плащ и кинул его на седло. На секунду задумался и вытащил из огромного холщевого мешка кирасу. Бригантину не стал брать – решил, что в кирасе будет спокойнее. Также он достал из мешка наплечники и наголенники и начал одеваться. Коннетабль не постеснялся выступить в роли оруженосца, с креплением лат он был хорошо знаком. Когда с застежками и ремнями было покончено, солдат надел подшлемник. Коннетабль протянул ему шлем.
– Нет, сначала горжет.
– Вы и его будете надевать?
– Буду, – ответил солдат. – Десять лет назад мой друг перед заступлением в дозор, где мы обычно спали, поленился надеть горжет, а еретики сделали вылазку – пустяшную, они просто проверяли, на месте ли мы, и драки почти не было, но был один удар копья, всего один.
– И вашему другу копье попало в горло?
– Нет, копье попало в наплечник и сломалось, а вот щепка от копья, небольшая щепка в мизинец толщиной, вошла в горло, а вышла из-под уха. Мы позвали лекаря, и он вытащил ее, но моего друга пришлось положить на живот, так как из горла все время шла кровь, а ночью он умер. – Солдат застегнул горжет, который закрыл горло и нижнюю челюсть. – А вот теперь шлем.»
Я не понял, что такое «сарацинская вода», но, судя по «двойной перегонке»... спирт?
«– Думаю, вы преуспели в медицине.
– Почему вы так думаете?
– К вашим годам вы сохранили все передние зубы и выглядите бодрым.
– Избегайте излишеств, сын мой. Не ешьте, когда не голодны, не пейте вина и пива допьяна. Ну, а зубы… Крепкая нитка, мел, мята и щетка. Ну, и сарацинская вода. Чистить два раза в день, и ваши зубы доживут до моих лет. Если, конечно, до моих дней доживете вы, что с вашей работой маловероятно.
– Приготовьте мне все это к следующему визиту, буду хранить зубы.»
Таких штрихов по тексту - масса, и это правильно:
«В книгах отцах Виталия был такой же порядок, как и в церкви. Они быстро нашли имена всех пропавших людей. Оказалось, что из девяти пропавших четверо были детьми, трое женщины, остальные были мужчины.
– Я знал этих мужей, – говорил поп. – Они были крепкие люди. Большое горе, большое горе.
– А исчезновение детей меньшее горе? – спросил солдат.
– Не меньшее, но исчезновение ребенка – это горе для семьи, а исчезновение мужа – это смерть для семьи.
Солдат молча согласился, кивнул.»
В общем, напоминает «Плохую войну, хорошую войну» Зубкова, но язык более тяжёлый. Любителям средневековых баталий можно изучать, а лично я о потраченном времени не пожалел.